Константин Кривчиков - Поцелуй королевы. Кн. 1-3[СИ]

Воодушевленный обещанием отца, Томаззо с удвоенной энергией принялся обхаживать соблазнительную молочницу. Какой-то особой статью или красотой будущий борец за истинную веру не отличался, зато брал терпением и настойчивостью. И счастье, вроде бы, находилось уже совсем близко — лишь руку протяни. Но судьба распорядилась по-иному. Любовные чувства мгновенно разбились вдрызг после того, как девица-хохотушка, кровь с молоком, быстренько выскочила замуж за богатого купца-маррана, новообращенного иудея.

Кто знает — повернись судьба другим боком, может, и история всей Испании покатилась бы по другой колее, лишившись грозной и мрачной фигуры великого инквизитора? Но сложилось так, как сложилось. Мирская жизнь, едва поманив соблазнительными прелестями, тут же, в лице легкомысленной девицы, ехидно и цинично усмехнулась над грезами впечатлительного Томаззо. Гнев и разочарование оказались столь сильны, что он почти сразу же после этой истории постригся в монахи, дав обет безбрачия.

А что касается купца, отбившего у него невесту, то много лет спустя судьба предоставила Томаззо шанс поквитаться за давнюю обиду. Впрочем, разве дело было в обиде? Ничего личного. Верная, истовая служба во славу Господа нашего — вот и все, чем руководствовался великий инквизитор, и ради чего не жалел ни себя, ни других. По крайней мере, так себе внушал сам Торквемадо.

Кто же виноват в том, что двуличный купец-марран предался ереси и заслужил смерть на очистительном костре? Сколько их, мерзких богохульников, вероотступников и еретиков, прошло за последние годы перед глазами? Неиссякаемы козни сатаны, хитры и изворотливы, аки змеи, его приспешники.

Господь Всемогущий, спаси и сохрани!

Инквизитор покосился на кружку с вином — хотелось пить, но еще в большей степени хотелось немного ослабить напряжение, от которого ломило в висках и перед глазами шли круги. Подумав, дополнил кружку водой из кувшина и медленно, мелкими глотками, выпил.

Сегодня все время, от самой утрени до полудня, он провел в подвале тюрьмы Святой палаты. Участвовал в допросе Бенито Гарсия, торговца шестью из Ла-Гуардия. Бенито происходил из семьи марранов. В июне его схватили на постоялом дворе деревни Асторга, что недалеко от Авилы, по подозрению в святотатстве.

В руки инквизиции Гарсия, немолодой уже человек старше пятидесяти лет, угодил случайно. У одного из местных жителей, пьянствовавших в таверне, украли деньги. Заметив пропажу, он, вместе с собутыльниками, решил проверить заплечную сумку Бенито, сидевшего за соседним столом. Там крестьяне обнаружили какие-то травы и засохшую облатку[1]. Это их изрядно разозлило вкупе с тем, что денег в сумке не нашлось. Прикосновение к освященной в церкви облатке считалось для мирянина большим святотатством, а вошедшая в раж компания почему-то решила, что облатка освящена. Значит, чужак совершает кощунство, а то и вовсе замышляет что-то недоброе против истинных христиан и церкви. К тому же по внешности и речи без труда можно было определить, что забредший в деревню старик — еврей. А это уже само по себе являлось достаточным основанием для подобных обвинений.

Возмущенные до самой глубины католической души, выпивохи изрядно отмутузили подозрительного незнакомца, а затем, набросив ему на шею веревку, отволокли к управляющему Асторги, доктору Педро де Вильяда. Его преподобие, на днях произведенный в инквизиторы Святой палаты Авилы, отнесся к происшествию с рвением и бдительностью неофита. Выслушав невнятные и путаные объяснения Гарсии, он не "умыл руки", а, наоборот, насторожился.

По указанию инквизитора Гарсию подвергли допросу с пристрастием, всыпав ему двести плетей. Но упрямец молчал, несмотря на увещевания святого отца. Тогда де Вильяда велел посадить Гарсию в тюрьму Авилы. Но и недельное пребывание в каземате не подвигло упертого маррана на откровенность.

Де Вильяде не оставалось ничего другого, как перейти к крутым мерам, в строгом соответствии с директивными указаниями, составленными собственноручно великим инквизитором Томмазо Торквемадо. Из этих инструкций, в частности, следовало: если подозреваемый ни в чем не признается, значит, он не готов к покаянию, и надо допрашивать его со всей строгостью, до получения правдивого показания. Степень правдивости, естественно, определял по собственному разумению судья-инквизитор.

К Гарсии применили одну из самых жестоких и действенных пыток — пытку водой, весьма почитаемую среди инквизиторов. Осуществлялась она следующим образом.

Жертву помещали на коротком узком устройстве, похожем на слегка наклоненную лестницу, — голова обвиняемого должна была находиться ниже ног. Затем голову жестко закрепляли кожаным ремнем, а руки и ноги туго привязывали по бокам "лестницы". В дополнение, бедра, икры и руки стягивались петлями гарроты: завязывали веревку, под нее засовывали палку и вращали, затягивая петлю как можно туже. Врезаясь в мускулы и нервные волокна, пережимая кровеносные сосуды, веревка углублялась в тело буквально до костей, доставляя жертве страшную боль. Но это являлось лишь прелюдией к пытке.

Рот жертвы палачи широко открывали и запихивали туда металлический конус — "bostezo". Ноздри затыкали пробками, поперек рта клали длинную льняную полоску, которую через "bostezo" заталкивали в горло давлением воды. По "toca" — так называли полоску — вода медленно текла внутрь. Когда вода просачивалась сквозь ткань, человек испытывал все муки удушья. Он старался проглотить воду, тем самым освобождая дорогу в свои легкие толике воздуха. Но воздуха попадало ровно столько, чтобы поддержать человека в сознании. Муки удушья не прекращались, ибо воду палачи постоянно подливали.

Время от времени "toca" вытаскивали и предлагали жертве сделать признание. В случае упорства обвиняемого, экзекуторы еще на один-два оборота затягивали петли гарроты на его конечностях и продолжали пытку водой.

Присутствовавший на допросе писарь тщательно фиксировал ход испытаний, отмечая число влитых кружек воды, которым определялась суровость пытки.

Гарсия выдержал девять кружек, что считалось большим количеством, и свидетельствовало об особой злонамеренности обвиняемого. И усилия инквизиторов не пропали даром.

Сначала Гарсия сознался в том, что крещение принял показушно, а на деле всегда продолжал исповедовать иудейскую веру: не соблюдал христианских обычаев, в церковь ходил лишь для вида, а сам, вместе с такими же нечестивцами, тайком поклонялся своему божеству. Но напрасно негодяй надеялся подобным образом провести искушенных судей. Его принудительные откровения лишь подтверждали и без того очевидную (для инквизиторов) греховность Гарсии, и относились к разряду обычных, рутинных преступлений против веры, коими бывалых борцов с ересью не удивишь.